– Никоим образом, – сказал д’Артаньян, чрезвычайнообрадованный таким поворотом дела. – Что ж, я вынужден капитулироватьперед лицом натиска, который у меня нет желания отражать…

– Вот и прекрасно, шевалье! – просиялаочаровательная хозяйка. – Я чувствую, мы станем добрыми друзьями…

– Со своей стороны клянусь приложить к этому всеусилия! – браво заверил д’Артаньян.

Увы, совершенного счастья в нашем мире доискаться трудно.Когда д’Артаньян, приятно взволнованный обретением и удобной квартиры, ипрелестной хозяйки, приканчивал бутылку анжуйского, в гостиной появилось новоелицо, имевшее, к сожалению, все права тут находиться, поскольку это и былзаконный супруг очаровательной Луизы, отставной лейтенант пехоты, человек, каклегко догадаться, лет пятидесяти, невыносимо унылый и желчный на вид субъект,одетый в черное платье на манер судейских чиновников. Поначалу на его кислойфизиономии все же появился некоторый намек на улыбку – когда он узнал, чтовидит перед собой занявшего лучшие апартаменты постояльца. Однако вскоре,перекинувшись с д’Артаньяном парой фраз, он вновь впал в прежнее состояниеобиженного на весь свет брюзги. Должно быть, был неплохим физиономистом и умелрассмотреть содержимое чужих кошельков через сукно камзола – и сразу понял, чтоплатежеспособность д’Артаньяна находится под большим сомнением. Гасконцупоказалось даже, что г-н Бриквиль (именно такое имя носил супруг красавицыЛуизы) намерен решительно опротестовать заключенную женой сделку, и потому нашгерой принял самый гордый и независимый вид, как бы ненароком поглаживая эфесшпаги, всем своим видом показывая, что в случае попытки претворить своинамерения в жизнь отставной лейтенант будет вызван на дуэль в этой самойкомнате вопреки всем королевским эдиктам.

Должно быть, г-н Бриквиль был не только физиономистом, но иумел порою читать чужие мысли – он по размышлении уныло согласился спроисшедшим вторжением гасконца. Правда, всем своим видом показывал, чтокто-кто, а уж он-то вовсе не собирается быть не то что добрым другомд’Артаньяна, но хотя бы приятным собеседником. Но поскольку это, во-первых, несопровождалось чересчур уж явными проявлениями враждебности, подавшими бы поводдля дуэли, а во-вторых, д’Артаньяну было достаточно и общества хозяйки, онрешил про себя быть философом. То есть стоически выдерживать скрытую неприязньг-на Бриквиля, обладавшего, тем не менее, одним несомненнейшим достоинством, аименно тем, что его шесть дней в неделю не бывало дома…

Оказавшись, наконец, в своей комнате, д’Артаньян растянулсяна постели и, размышляя над событиями этого дня, пришел к выводу, что пока чтожаловаться на судьбу грешно. Он нежданно-негаданно стал обладателем отличнойквартиры, новой шляпы с пером и нового клинка. Мало того, его квартирнаяхозяйка оказалась не костлявой мегерой из третьего сословия, а очаровательноймолодой особой дворянского происхождения, чьи улыбки и пылкие взгляды, какподозревал гасконец, таили намек на то, о чем так вдохновенно повествовал всвоей книге синьор Боккаччио, – а надо сказать, что именно эта книга былаединственной, которую д’Артаньян за свою жизнь одолел от корки до корки и, малотого, прочитал трижды…

Жизнь по-прежнему была обращена к нему своей приятнойстороной – хотя будущее было исполнено неизвестности.

Именно последнее обстоятельство очень быстро заставилод’Артаньяна перейти от романтических мечтаний к действиям. Хотя он лежал на томбоку, где в кармане камзола покоился кошелек, последний ничуть не создавалнеудобств, не давил на тело, поскольку был тощим, словно пресловутые библейскиекоровы из проповеди, которую он однажды прослушал, будучи в Беарне(справедливости ради следует уточнить, что в церкви он оказался не столькодвижимый религиозным рвением, сколько застигнутый ливнем неподалеку от нее).

Какое-то время он взвешивал шансы, выбирая направление, вкоем следовало отправиться, делая первые шаги на поприще карьеры. Выбор емупредстояло сделать из двух домов – де Тревиля, капитана королевских мушкетеров,и де Кавуа, капитана мушкетеров кардинала. Для обоих предоставлявшихся емушансов существовали как плюсы, так и минусы, но по размышлении д’Артаньянрешил, что, поскольку г-н де Тревиль обитает на этой же улице, совсемнеподалеку, с него и следует начинать…

Пройдя во двор через массивные ворота, обитые длиннымигвоздями с квадратными шляпками – архитектурная деталь, отнюдь не лишняя вовремена, когда на парижских улицах еще случались ожесточенные сражения и пораих еще не отошла, – д’Артаньян оказался среди толпы вооруженных людей.Далеко не все из них носили мушкетерские плащи – в ту эпоху ношение военнойформы еще не стало непременной обязанностью, да и самой формы, строго говоря,не существовало. За исключением буквально нескольких гвардейских частей, гденосили форменные плащи, в большинстве прочих полков ограничивались тем, чтостарались попросту придать солдатской одежде хоть какое-то единообразие (чащевсего стараясь, чтобы цвет ее сочетался с цветом знамени полка или роты).Однако, судя по разговорам и по самому их здесь присутствию, это все были либомушкетеры, либо ожидавшие зачисления в роту – не зря перья на их шляпах привсем разнообразии нарядов были одинаковыми, белыми и малиновыми, цветов ливреиКоролевского Дома.

Толпа напоминала бушующее море, где неспешно и грозноперекатываются волны. Люди расхаживали по двору с уверенностью завсегдатаев, тозатевая ссоры, то занимаясь шуточным фехтованием. Чтобы пробиться через этоскопление и при этом с равным успехом не уронить собственной чести и избежатьвызова на дуэль, требовалось приложить недюжинную ловкость. А чтобы самому невызвать того или другого, нужно было запастись величайшим терпением.

Для д’Артаньяна стало нешуточным испытанием путешествиесквозь эту толкотню, давку, гам и суету. Многие оглядывались ему вслед так, чтоне оставалось сомнений: в нем опознали провинциала, мало того, хуже того,считают жалким и смешным. Вся уверенность д’Артаньяна сразу улетучилась – ипришлось напоминать себе, что кое с кем из скопища этих бесшабашных удальцов онуже успел переведаться самым тесным образом, оставшись, строго говоря,победителем.

В этот миг, как ни странно, он искренне радовался, что невстретил ни Атоса, ни Портоса. При таковой встрече он ни за что не удержалсябы, непременно затеял бы ссору первым – и уж, безусловно, не достиг бы нетолько приемной де Тревиля, но даже лестницы.

И потому он вопреки своей гордыне смотрел в землю, чтобыненароком не увидеть знакомые лица… То ли благодаря этому вынужденномусмирению, то ли тому, что Атоса с Портосом здесь и вправду не оказалось,д’Артаньян добрался до приемной хоть и не скоро, но избежав всех подводныхкамней, и его шпага осталась в ножнах…

В обширной приемной, разумеется, уже не дрались даже в шутку– зато собравшиеся там оживленнейшим образом, нимало не понижая голоса,сплетничали как о женщинах, так и о дворе короля. Даже самую малостьпообтесавшись в пути – то есть наслушавшись вещей, о которых в Беарне и неведали, – д’Артаньян все же испытал форменный трепет, поневоле слушая всеэти разговоры. Здесь с самым непринужденным видом перечислялись столь громкие именаи обсуждались столь сокровеннейшие подробности как любовных интриг, так иполитических заговоров, что голова кружилась, как от вина.